Ночной ветер
От яростного ветра стонут крыши
и убежать пытаются кусты,
склоняются деревья, словно свыше
им выпала беда от злой звезды.
Она блестит над ним, как покровитель,
как ловчие, застыла гор гряда,
когда, затравленный в свою обитель,
зверь щерится на свору.
Но куда
деваться дому, белоснежной кладкой,
как лязгом челюстей, встречая шквал
порывов мрака, с сумасшедшей хваткой
прибившего участок наповал?
Внутри недвижно на постели лежа,
стараясь в сон забраться с головой
таится тень, во тьме на тьму похожа.
И слышен ветра за окошком вой.
****
Когда в сознанье собственных грехов,
непоправимых или неподъемных
со дна души, как якоря судов,
стихийной бурей в море унесенных;
когда ты лязг оборванной цепи,
перебиваемый наверным стоном
команды, слышишь и не слышит "спи!"
глухая совесть слухом воспалённым,
и в грудь стучит, как в дверь стучатся вдруг
в три пополуночи, но, отворяя,
ты слышишь, слышишь тот же самый стук,
и нет ему ни имени, ни края, -
то в небо, подобравшее живот,
глядишь хоть за брезгливою гримасой,
и плач об одиночестве плывёт
пустынной ночью, влажный и чумазый,
как всплывший труп.
А небеса молчат.
Лишь звёзды невнимательностью блещут
и с жадностью ещё слепых волчат
ощупывают жертву, что трепещет.
Михаил Шелкович(С)
От яростного ветра стонут крыши
и убежать пытаются кусты,
склоняются деревья, словно свыше
им выпала беда от злой звезды.
Она блестит над ним, как покровитель,
как ловчие, застыла гор гряда,
когда, затравленный в свою обитель,
зверь щерится на свору.
Но куда
деваться дому, белоснежной кладкой,
как лязгом челюстей, встречая шквал
порывов мрака, с сумасшедшей хваткой
прибившего участок наповал?
Внутри недвижно на постели лежа,
стараясь в сон забраться с головой
таится тень, во тьме на тьму похожа.
И слышен ветра за окошком вой.
****
Когда в сознанье собственных грехов,
непоправимых или неподъемных
со дна души, как якоря судов,
стихийной бурей в море унесенных;
когда ты лязг оборванной цепи,
перебиваемый наверным стоном
команды, слышишь и не слышит "спи!"
глухая совесть слухом воспалённым,
и в грудь стучит, как в дверь стучатся вдруг
в три пополуночи, но, отворяя,
ты слышишь, слышишь тот же самый стук,
и нет ему ни имени, ни края, -
то в небо, подобравшее живот,
глядишь хоть за брезгливою гримасой,
и плач об одиночестве плывёт
пустынной ночью, влажный и чумазый,
как всплывший труп.
А небеса молчат.
Лишь звёзды невнимательностью блещут
и с жадностью ещё слепых волчат
ощупывают жертву, что трепещет.
Михаил Шелкович(С)