[minty green]

Замешались жизни краски:
Словно бесы в дикой пляске,
Корча разные гримаски,
Окружают лица-маски.

...

Где-то смехом, где-то плачем,
Фальшь за искренностью прячут…
Счёт доверья не оплачен,
Ничего слова не значат.

Лжи «правдивая» окраска
Не любовью - псевдолаской,
Как болотной топи ряска,
Прячется под каждой маской.

Душу, распахнув, как двери,
Я в любовь старалась верить.
Но желанья омертвели,
Скалят пасти маски-звери.

Мне б сейчас живой водицей
От обманных слов умыться!
Или солнцем окропиться!
Чтоб не видеть маски-лица…
(c)Тина Ланкевич

От оскомины лимонной
Кисло-желтой, беспардонной
Скулы сводит без конца.
…А под маской нет лица.
Маски снять не хватит духа.
Слушать можно и в пол-уха,
И в полшага танцевать,
И полжизни прозябать.
Дух черемухи горчащий…
Зуб наточенный торчащий…
Глаз наметанный горящий…
Есть здесь кто-то настоящий?
(с)Галина Кравец

Ходжа Насреддин и маска

Случилось однажды — забрёл Ходжа Насреддин в своих странствиях в страну, где все люди носили маски. Маски были непохожи одна на другую. Разных цветов. Мужские и женские. Злые и добрые. Они закрывали каждому всё лицо целиком. Подивился Ходжа Насреддин такому обычаю. Подумал, может быть, лица людей обезображены какой-нибудь свирепой болезнью? Оспой, например. А может быть, лица их слишком чувствительны к лучам солнца? Или они такие скромные?
Стал он расспрашивать встречных об этом. Но маски качали головами, словно не понимали, чего он от них хочет. Они не желали разговаривать об этом. Сторонились Ходжу. Поворачивались к нему спиной. Только когда он доставал кошелёк и звенел монетами, которых у него было всего-то ничего, — одни медяки, тогда к нему с охотой подходили и предлагали свой товар уличные торговцы, или приглашали его за покупками в свою лавку купцы, или призывно махали зазывалы перед распахнутыми дверями чайханы. Но всё это они делали молча. Может быть, они все немые? — подумал Ходжа Насреддин. — Но даже немые должны уметь смеяться, а я ни где не слышу весёлого смеха. Как же так?

...

И тогда пошёл Ходжа Насреддин на базар и купил дутар на последние деньги. Сел на центральной городской площади и запел. Пел он о пройденных им ста дорогах, о любимой, которую он оставил в родном краю, о её красоте, и о том, как он будет рад, когда вернётся.
Люди окружили Ходжа Насреддина плотной стеной и слушали молча. Кругом он видел вместо лиц только маски.
Тогда Ходжа отложил дутар в сторону и стал рассказывать весёлые байки. Анекдоты про сборщиков податей и глупых стражников Султана. Был он мастер своего дела и до того старался, что сам иногда не мог сдержаться от смеха. Но люди вокруг него стояли всё так же неподвижно и смотрели на него безмолвно, сквозь чёрные прорези своих масок. Если они и смеялись, то их смех был так тих, что услышать его было невозможно. И только одна фигура в чёрном слегка колыхалась в особо смешных местах, но принять это за смех можно было ровно также, как и за простое беспокойство от надоедливой блохи.
Тогда Ходжа Насреддин стал читать людям свои стихи. Гневом обрушил он пламенные строки. Он говорил о страшных войнах. О жестокости и несправедливости смерти. О грязных и жадных завоевателях, которые чёрной чумой покрывали страны и уничтожали всё живое. Долго читал он свои стихи. Аж сам прослезился.
Люди вокруг него были так же неподвижны и слушали молча.
Наконец, он умолк.
Люди ещё какое-то время постояли рядом, а потом разошлись. И остался Ходжа Насреддин в гордом одиночестве.
— Что же это за странные люди? Что же это за странная страна такая? Что же это за странные обычаи? Где же их эмоции? Где слёзы? Где смех? Разве могут быть такими живые люди?
Вернулся тогда Ходжа Насреддин на базар и продал дутар за пол цены тому же продавцу. Купил на эти деньги кувшин молодого красного вина. На закуску денег не хватило. А вместо закуски сунул ему уличный торговец в руки на сдачу какой-то свёрток, легкий как пёрышко. Но внутри чувствовалось что-то твёрдое. Положил, не глядя, Ходжа этот свёрток за пазуху. И решил забраться он на стоявшую рядом высокую гору и отметить своё выступление в этом городе в гордом одиночестве. Весело и по-своему, как он привык. И пошёл Ходжа к горе.
Гора была не такая уж высокая. Но склоны были крутыми и неприступными. Но Ходжа не привык отступать. Трудно было ему. Кувшин с вином постоянно мешал. Но он только подбадривал себя: «Давай-давай! Не зевай. Шире шаг. Где наша не пропадала.» — Так говорил себе Ходжа, и лез в гору всё выше и выше. Долгим был подъём. Семь потов с него сошло. Заработал он себе ссадин и синяков. Порвал халат. Но всё же забрался на самый верх.
Вершина оказалась лысым истоптанным пятачком, в центре которого красовалась давно высохшая под солнцем и ветром куча. Кругом валялись старые обглоданные кости. Всякий мусор. Глиняные черепки. Какие-то обрывки совершенно выцветших от времени тряпок. И даже один рваный туфель с загнутым кверху носом.
Расчистил Ходжа, как сумел, место вокруг. Подвернул под себя полы халата и уселся поудобнее.
Сверху открывался чудесный вид на город, который был расположен на плато среди высоких гор. Перед ним расстилалась равнина внизу. Небольшой лесок. Была видна серебристая гладь реки, которая огибала город возле склона горы поменьше, что возвышалась напротив. Водная гладь отсвечивала розовым блеском в лучах солнца и уже не слепила глаза. День клонился к вечеру.
— Однако пора и пирушку устроить! — сказал себе Ходжа.
Он откупорил кувшин вина. Но тот, неожиданно, оказался пуст. Лишь на самом дне плескалось несколько глотков. Ходжа не замедлил выпить эти остатки.
— Что за дела? Уж не шайтан ли украл моё вино? — сказал он, вытирая губы ладонью.
Он осмотрел кувшин и увидел, что тот треснул. Конечно! При своём героическом восхождении, Ходжа не раз и не два опирался на кувшин. И тот не выдержал этого. Сбоку, возле самого дна, образовалась едва заметная трещинка. И все несколько часов, которые он был занят подъёмом на гору, вино незаметно по капле вытекало на землю.
Ходжа Насреддин сначала сильно рассердился. И стал вспоминать недобрым словом проклятого продавца, который продал такой ненадёжный кувшин. Он кричал, что спустится с горы и потребует назад свои деньги. Что он пожалуется надсмотрщику за торговлей. Что он разгромит эту лавку в пух и прах.
Немного погодя он успокоился. И тут Ходжа вспомнил и торопливо нащупал за пазухой свёрток. Он решил посмотреть — что же в нём? Вытащил. Развернул и рассмеялся.
В тряпки была завёрнута маска. Она была ещё не доделана до конца. Была не разукрашена. У неё ещё не было никакого выражения. Она смотрела на Ходжу Насреддина своим бледным чистым лицом и своими пустыми глазницами и словно смеялась вместе с ним.
— Поделом тебе, Ходжа. — Сказал он сам себе. — Хотел научить этих людей новым манерам. Хотел за один день изменить их. Перевернуть всю их жизнь. Да они сотни лет так живут и ничего не хотят менять. Тебе они кажутся странными, а их обычаи дикими? Это ты среди них урод.
Ходжа Насреддин вдыхал свежий ветер, пил его вместо вина. Улыбался сам себе. И вдруг запел радостную песню о родной стороне. Той стране, где люди никогда не прячут своих лиц. Где улыбка величиной с большую кукурузную лепёшку часто заменяет оную. Где весёлый танец и доброе слово в большем ходу, чем звонкая монета.
Близился вечер. На небе появилась первая звезда. Ходжа Насреддин смотрел на неё, как на родную, и читал ей свои самые лучшие стихи.
А на коленях его лежала маска. И тоже слушала.

@музыка: Gazette - Anata no Tame no Kono Inochi

@темы: мысли, стихи, проза, эмоции